Чайная роза - Страница 71

Все изменилось. Старая жизнь кончилась, осталась за бортом в буквальном смысле этого слова, и девушка стояла на пороге новой. Выглядела по-другому и чувствовала себя другой. Никлас изменил ее внешность, а остальное сделали боль, горечь и потери. Она чувствовала эти изменения, но еще не сознавала их.

Веселая девочка, сидевшая у реки и мечтавшая разделить будущее с мальчиком, которого любила, бесследно исчезла. Ее сменила строгая молодая женщина, лишившаяся иллюзий и узнавшая, что такое скорбь. Женщина, не думающая об объятиях, поцелуях и маленьком магазине в Уайтчепле. Женщина, в душе которой вместо мечты гнездятся кошмары.

Она стояла на палубе и вспоминала слова Уильяма Бертона: «…если бы мы могли расправиться с Тиллетом так же, как расправились с этим ублюдком Финнеганом». И наглый смешок Котелка Шихана, ответившего: «Да, дельце было славное, правда? Я сам пробрался туда, пролил смазку… и увидел, как мистер Профсоюзный Организатор поскользнулся и пролетел пять этажей…»

Фиона едва не вскрикнула. Она не хотела слышать эти голоса, но знала, что не сможет забыть их до конца жизни. Они навечно врезались ей в душу. Все, что случилось с ней самой и теми, кого она любила, произошло по вине Уильяма Бертона. Восстановить справедливость не удастся; она никогда не сможет доказать, что это дело его рук. Но можно отомстить. В Нью-Йорке она чего-нибудь добьется. В Америке бедные могут стать богатыми, разве не так? Разве там улицы не вымощены золотом? Она увидит, как люди делают деньги, и сделает то же самое.

— Дело не кончено, Бертон, — прошептала она, глядя на океан, воды которого в сумерках казались черными. — Оно еще и не начиналось.

Англия исчезла за горизонтом. Ее родина. Земля, в которой похоронили ее родных. Улицы, по которым ходили они с Джо. Все ушло. Она не видела ничего, кроме воды. Океан пугал ее; в отличие от Темзы, увидеть другой берег здесь было нельзя. Девушка была отчаянно одинока и боялась того, что ей предстояло. Она закрыла глаза, мечтая, чтобы кто-нибудь вразумил ее.

— Я вижу, с вами случилась беда, дитя мое, — прозвучало рядом. Фиона вздрогнула и обернулась. Справа от нее стоял добродушный мужчина в черной рясе. — Молитесь, да? Это хорошо. Облегчает душу. Всемогущему можно высказать свои тревоги, и он услышит вас. Господь все устроит.

«В самом деле? — горько усмехнувшись, подумала Фиона. — До сих пор Ему это плохо удавалось».

— Давайте помолимся вместе и попросим Его облегчить ваше бремя, — сказал священник и протянул девушке четки.

Она покачала головой:

— Нет, спасибо, отче.

Но священник не сдавался:

— Неужели вы не верите, что Всемогущий способен выручить вас из беды? Конечно, верите…

«А во что я верю?» — задумалась девушка. Когда-то она всем сердцем верила в силу любви, незыблемость дома и семьи; верила, что ее мечты станут явью и ее молитвы будут услышаны.

Теперь она верила только в деньги, зашитые в лифчике. Эти фунты спасли ей жизнь. Не Джо, не Господь, не ее бедные мертвые родители, не тред-юнион, не проповеди священников, не четки и не грошовые свечи.

Фиона вспомнила, как однажды они разговаривали с отцом у камина. Казалось, с тех пор прошли годы. Тогда его слова смутили ее. Потом Фиона часто вспоминала их, но понять до конца так и не могла. Зато теперь их смысл стал предельно ясен.

— Отче, я верю, что из трех фунтов мяса можно сварить очень хорошую похлебку, — сказала она и протянула священнику четки.

Часть вторая

Глава двадцать вторая

Нью-Йорк, март 1889 года

— Пошевеливайся! Шевели задницей, черт бы тебя побрал! — кричал возница. По его мнению, ехавшая впереди телега с кирпичами двигалась слишком медленно. Он натянул поводья, заставив лошадь свернуть. Колесо кеба, объезжавшего телегу, задело тротуар, и Фиону с Сими затрясло на сиденье, как игральные кости в стакане.

Финнеганы отъехали от морского вокзала всего два квартала, но вид города и его жителей успел подтвердить то, что они слышали на «Британнике»: Нью-Йорк — город шумный и суетливый. Все куда-то торопились. Люди бежали по перекресткам, не обращая внимания на приближавшиеся экипажи. Какой-то мужчина в котелке читал на ходу газету и даже успевал переворачивать страницы. Другой вез тележку и одновременно ел сандвич. Женщина в прямой юбке и жакете с круглыми фалдами бодро шла по тротуару, расправив плечи, вздернув подбородок и покачивая перьями на шляпке.

Пока двухколесный кеб вез брата и сестру по Десятой авеню, Фиона и Сими жадно рассматривали выстроившиеся в ряд товарные склады. Там кипела жизнь. Лошади везли в типографии огромные рулоны бумаги, а на ткацкие фабрики — тюки хлопка и шерсти. Мужчины принимали через грузовые люки новенькие ковры, ящики с пряжей, застекленные шкафчики, пианино и грузили их на телеги, отдавая друг другу приказания типичной американской скороговоркой. Сестра и брат видели открытые двери прачечных, из которых валил пар, и краснолицых женщин, выжимавших простыни. Ощущали аромат жареного кофе, печеного хлеба и менее аппетитные запахи, которыми тянуло от мыловаренных фабрик и скотобоен.

«Да, Нью-Йорк не чета Лондону, — думала Фиона. — Он молод и порывист. Новый город, каждая улица и здание которого говорят о скорости и современности». Она вспомнила первую реакцию Ника. Когда пароход пришвартовался, Сомс, восхищенный увиденным, остановился на сходнях, задержав всех пассажиров первого класса.

— Нью-Йорк! — воскликнул он. — Фи, ты только посмотри на него! Город торговли, город промышленности. Город будущего. Взгляни на эти здания! Это воплощенный идеал художника. Дворцы честолюбия. Гимны энергии и прогрессу!