— Попробуем поговорить с Бертоном наедине? — спросил Невилл присоединившуюся к нему Фиону.
— Нет, — ответила она. — Мы пойдем на собрание. — Внезапно у Фионы полегчало на душе. Слава богу, ей не придется встречаться с ним в той самой комнате, где Бертон смеялся, говоря о смерти ее отца. В конференц-зале будет полно народу. Там она сможет чувствовать себя в безопасности.
Толпа медленно проходила в зал. Это было внушительное помещение с кафедрой на авансцене. Там стояли пять рядов прямоугольных столов, по четыре стола в каждом. У столов стояли стулья; еще больше стульев было расставлено вдоль стен. Фиона и ее компаньоны сели сзади. Зал наполнился. Многие стояли. Тревожные голоса становились то громче, то тише. Прошло десять минут… двадцать…
Фиона почувствовала Уильяма Бертона еще до того, как увидела его. Она ощущала близость этого человека так же остро, как пришедшая на водопой газель чувствует близость льва. Он вошел через боковую дверь в передней части зала и теперь стоял за кафедрой на подиуме, заложив руки за спину и чего-то ожидая. При его виде Фиона инстинктивно напряглась и ощутила животный ужас. Когда она была в этом здании в прошлый раз, то чуть не лишилась жизни. Подавить страх оказалось нелегко. «Сейчас все по-другому, — твердила себе она. — Я больше не девочка-подросток, за которой гнались двое убийц. Теперь я взрослая женщина и вполне владею собой».
Бертон выглядел почти таким же, каким она его запомнила. Хорошо одетым, элегантным, властным. Стал старше, но его лицо осталось гладким и совершенно бесстрастным. Его глаза даже на таком расстоянии казались черными и немигающими, как у змеи.
— Доброе утро, — бодро сказал он.
Все разговоры тут же прекратились, все взгляды устремились на него. Он начал говорить. Его голос звучал холодно и уверенно. Фиона удивилась тому, как точно она его запомнила. Впрочем, удивляться было нечему; этот голос она десять лет слышала во время ночных кошмаров.
— Как вы уже знаете, меня обвинили в соучастии в убийстве моего бывшего служащего, профсоюзного лидера по имени Патрик Финнеган. Уверяю вас, обвинения, выдвинутые против меня Томасом Шиханом, печально известным вымогателем из Лаймхауса, совершенно нелепы. Я никогда не причинял вреда никому из своих рабочих. Наоборот, старался повысить уровень их жизни с помощью справедливой оплаты и создания хороших условий труда.
Эти слова заставили Фиону забыть страх; в ее душе вспыхнул знакомый гнев, бессильно тлевший там десять лет.
— Я имел несчастье познакомиться с мистером Шиханом два года назад, — продолжил Бертон, — после того как он сообщил моему мастеру на пристани Оливера, что сожжет ее дотла, если я не стану платить ему сто фунтов в месяц за охрану. Когда мне передали это требование, я нашел его и сказал, что никогда не подчинюсь вымогательству. Он пригрозил уничтожить мое имущество и меня лично. Я усилил охрану «Оливера», но, к несчастью, не подумал, что то же самое нужно сделать со зданием бывшей чаеразвесочной фабрики. Мистер Шихан сжег его. Откуда я это знаю? С его собственных слов. А теперь, когда у мистера Шихана возникли проблемы с полицией, он выдвинул против меня эти абсурдные обвинения. Видимо, стремясь получить скидку за участие в убийстве Куинна.
Пламя, горевшее в душе Фионы, едва не взорвалось. Она сидела напрягшись, закрыв глаза, стиснув в кулаки руки, и уговаривала себя сохранять спокойствие.
Бертон продолжил речь. Он знает, что сегодня утром курс его акций действительно снизился, но заверяет всех инвесторов, что вернет своих бывших потребителей, как только его доброе имя будет восстановлено, и просит их не продавать акции и сохранять веру в компанию, пока он не выведет «Чай Бертона» из полосы бурного, но кратковременного шторма.
Фиона обвела взглядом зал и убедилась, насколько готовы клюнуть на его посулы и обещания люди, которым отчаянно хочется верить, что их деньги не пропали. Ради спасения своих вкладов они отвергнут любые обвинения в его адрес. Но она им этого не позволит. Они услышат правду.
Закончив выступление, Бертон начал отвечать на вопросы, которые сыпались один за другим. Он делал это уверенно, давая лаконичные ответы, время от времени пошучивая и вызывая улыбки у своих инквизиторов. Удовлетворив любопытство примерно двадцати человек, он заявил, что ответит еще на один последний вопрос.
— Прошел слух, что «Альбион-банк» потребовал немедленно вернуть всю выданную вам ссуду. Это правда? — спросил какой-то мужчина.
Бертон засмеялся.
— Сэр, откуда у вас эта информация? Из серьезных газет или грошовых бульварных листков? «Альбион» такого требования не предъявлял. Сегодня утром я говорил с ними, и они ответили, что поддерживают меня. А теперь, господа, если вопросов больше нет, я хотел бы вернуться на фирму и сделать все для того, чтобы курс акций поднялся до своего прежнего уровня.
И тут пришла очередь Фионы. Впоследствии репортер «Таймс» написал, что она выглядела как современная Фурия, черный ангел мщения.
— Есть еще один вопрос, мистер Бертон, — сказала она. Все головы повернулись к ней.
— Мадам, вы акционер? — презрительно спросил он, задержавшись на подиуме. — Это собрание только для акционеров.
— Я — ваш крупнейший акционер.
— Серьезно? А мне казалось, что крупнейший акционер — это я, — ответил Бертон, вызвав смешок в зале. — Кажется, мы незнакомы. Как ваше имя?
— Миссис Никлас Сомс, — ответила она. — Я хочу сообщить собравшимся, что с сегодняшнего утра я обладаю пятьюдесятью двумя процентами акций «Чая Бертона». И, как новый владелец, требую, чтобы вы подали в отставку. Немедленно.