Падди… При мысли о нем к горлу Кейт подступил комок. Она достала из кармана платок и вытерла глаза. Плакать было нельзя. Требовалось найти жилье. Деньги кончались; снимать дом на Монтегью-стрит больше не на что.
Для этого было бы достаточно одной потери жалованья Падди, но беда не приходит одна. Сразу после похорон Кейт прислали счет из больницы, счет за гроб, катафалк, рытье могилы и заупокойную службу. Она нашла два фунта, о которых говорил муж. Докеры с «Оливера» пустили шапку по кругу и собрали еще три фунта. К этому добавились фунт от тред-юниона и страховой полис. Фиона и Чарли отдавали матери все, что зарабатывали. Кейт снова начала стирать белье, но денег все равно не хватало.
Она надеялась, что «Чай Бертона» заплатит семье фунтов десять-двадцать в порядке компенсации. Прошло две недели, но фирма молчала. Кейт набралась смелости и пошла в контору. После трех часов ожидания ее принял младший клерк и сказал, что нужно прийти завтра и поговорить со старшим клерком. На следующий день снова пришлось ждать. Потом другой клерк дал ей какие-то анкеты, которые требовалось заполнить. Кейт хотела взять их домой и посоветоваться с Родди, но клерк сказал, что так нельзя. Поэтому она заполнила их в конторе, после чего ей велели прийти через месяц; мол, им нужно все проверить.
— Через месяц! Сэр, деньги нужны мне сейчас, — попыталась возразить Кейт.
Клерк — суровый мужчина с густыми бакенбардами — ответил, что, подписав документы, Кейт взяла на себя обязательство соблюдать правила, принятые в фирме относительно выплаты компенсаций. Если она не будет соблюдать эти правила, ее права будут аннулированы. Выбора у Кейт не было; требовалось запастись терпением.
Время, потраченное на Бертона, отняло у нее последние силы. Этих сил хватало только на то, чтобы держаться. Просыпаясь по утрам, Кейт снова ощущала боль и начинала плакать, Горе горем, но жизнь требовала своего. Кейт заставляла себя встать, накормить детей, взяться за стирку и не распускаться. Она не носила траура, не надевала агатовые бусы и броши, не сидела в гостиной, перебирая вещи, напоминавшие о дорогом усопшем. Это было ей не по чину. Такие женщины, как она сама, могли сходить с ума от горя, но были вынуждены вставать и идти работать, чтобы их дети не умерли с голоду.
Думая о детях, Кейт изнывала от страха за их будущее. Чем их кормить? Когда семья переедет, можно будет продать часть мебели; это принесет им несколько шиллингов. Потом заложит обручальное кольцо Падди, но только если без этого нельзя будет обойтись. Продаст медный котел и каток для белья. Если придется жить в одной комнате, для них все равно не хватит места. Без котла и катка она не сможет стирать. Тогда их скудные доходы уменьшатся еще сильнее. Может быть, ей удастся стирать и гладить на дому у клиентов, но кто в это время присмотрит за Сими и Эйлин?
«Я не смогу с этим справиться, думала она. — Не смогу. Я убила два дня на „Чай Бертона“, а что толку? Потратила вчерашний и сегодняшний день на поиски жилья, но ничего не нашла. Все либо слишком дорогое, либо слишком маленькое, либо слишком ужасное». На глаза снова навернулись слезы. Теперь это были слезы отчаяния, и бороться с ними у Кейт уже не было сил.
— Кончай, Бристоу. Пойдем с нами. Будет весело, — сказал Гарри Итон, поправляя галстук перед зеркалом.
— Нет, дружище, спасибо. Сил нет. — Джо закрыл глаза и зевнул.
— Брось. Это не усталость. Я знаю, в чем настоящая причина.
Джо открыл один глаз:
— В чем же?
— В твоей красотке. В Фионе. Ей это не понравится. Скажи ей, что твой петушок — не кусок мыла. Если он время от времени отсыреет, то меньше не станет.
Джо засмеялся. Гарри соблюдал свой субботний ритуал. Усталость не мешала ему шляться и высмеивать друга за то, что он не следует его примеру.
— Сэр, вы сами не знаете, от чего отказываетесь, — хихикал он. — Представьте себе хорошенькую потаскушку с большими титьками и крепкой задницей всего за три шиллинга. Блондинку или брюнетку, кого пожелаете. Я знаю одну рыжую, которая умеет все. Может ссосать краску с фонарного столба.
— Последи за своим языком.
Но Гарри Итон никогда не следил за языком. Он платил за секс, а недостатка продажных женщин в Лондоне не было. По его мнению, все женщины делились на две категории. С первыми можно было весело проводить время, а на вторых требовалось жениться. Гарри предпочитал первых.
У Джо действительно были свои причины не присоединяться к Гарри. Во-первых, Фиона. Во-вторых, боязнь подхватить триппер. Он слышал, как по утрам Гарри стонал в туалете, не в силах помочиться от боли. Приятель говорил, что лечение еще более болезненно — как для члена, так и для кошелька. Но это Гарри не останавливало. Он продолжал в компании друзей с рынка «искать ножны для своего меча» (так это у них называлось) и грубо подшучивать над другом перед уходом. Мол, пусть Джо займется делом собственных рук и проведет вечер в компании хорошенькой мисс О’Кулак.
— Ладно, я пошел.
— Меньше народу — больше кислороду.
— Очень смешно. Можешь не ждать. Да, Джо, давно хотел спросить…
— О чем?
— Ты давно не проверял зрение?
— Давно, а что?
— А следовало бы. — Он сделал непристойный жест. — Это приводит к слепоте.
— Спасибо за заботу. А теперь отвали и оставь меня в покое.
Гарри, насвистывая, сбежал по лестнице.
«Жаль бедную девчонку, которая сегодня ему попадется», — подумал Джо и зевнул. Нужно лечь, но у него не было сил встать со стула. Дверца печки была открыта, ступни окутывало приятное тепло. Он ощущал удовольствие… и чувство вины.