— Я? Возражаю? Фиона, я надеялся на это с того момента, как только получил твою телеграмму с просьбой приехать. Ужасно соскучился по Англии. Наверное, старею. Когда сошел с поезда, чуть не заплакал. Приятно возвратиться на родину.
— Ох, Стюарт, это просто чудесно! Лучше не бывает! Я так рада!
— А ты сама-то как? Не жаль уезжать из Лондона?
— Конечно, жаль. Не хочется расставаться с дядей Родди и новой родней, но по старой я тоже соскучилась. Не могу дождаться, когда увижу Сими, Мэри и детей. — Фиона лукаво улыбнулась. — И даже Майкла. — Она действительно соскучилась по ним. Ужасно. В июле Фиона рассчитывала, что пробудет в Лондоне не дольше месяца. А сейчас октябрь на носу. И по «ТейсТи» она тоже стосковалась. Стюарт прекрасно руководил компанией в ее отсутствие, но Фионе не терпелось снова увидеть свой склад, свои фургоны и товарные вагоны.
— А как же муж? Он не возражает против твоего возвращения в Нью-Йорк?
— Мы не собираемся расставаться! — засмеялась Фиона. — Он едет со мной. Мы хотим проводить три месяца в Нью-Йорке, потом три месяца в Лондоне и так далее. Посмотрим, что из этого получится… — Она остановилась и показала Стюарту на здание из красного кирпича. — Мы пришли. Это и есть «Оливер».
— Ну, будь я проклят! Да она просто огромная! — воскликнул Стюарт и сделал несколько шагов назад, чтобы увидеть пристань целиком.
Фиона тоже осмотрела здание, довольная темпом ремонтных работ. «Оливер» вновь стоял во всей своей красе. Пятна копоти с фасада счистили. Рухнувшую стену восстановили. Окна и люки заменили. Балки и стропила поставили заново, а недавно настелили полы. На складе снова хранился чай. На втором этаже стояли ящики с новой смесью на основе «Ассама», составленной специально для компании «ТейсТи, Лондон». Следя за рабочими, поднимавшими доски на четвертый этаж, Фиона ощутила, как от реки внезапно повеяло холодом.
— Ну что, войдем? — спросил Стюарт.
— Иди и осмотрись. Я сейчас приду, — сказала она.
Когда Брайс исчез, Фиона пошла к Старой лестнице — точнее, к новой Старой лестнице, — чтобы немного посидеть у воды. Ей хотелось увидеть любимую реку, собраться с мыслями и справиться с чувствами, которые вспыхнули в душе при воспоминании о случившемся в день пожара на «Оливере». Она спустилась до середины лестницы и села на свою любимую ступеньку.
Над рекой летали чайки. Какой-то беспризорник рылся в глине, выкапывая очередное сокровище. Когда Фиона сумела справиться с собой, она подняла глаза и посмотрела на южный берег, где стояло зернохранилище Коула. Именно там она в последний раз видела своего брата.
На глазах Фионы проступили слезы. Так всегда бывало при воспоминании о том, как она услышала его голос, потом увидела лицо и ощутила объятия сильных рук. Она плакала целую вечность. Сначала от изнеможения, от переживаний, от ран, от пережитого ужаса, а потом от радости.
В лодке Чарли рассказал Фионе, что после истории с «Чаем Бертона» он читал о ней во всех газетах. Рассказал о потрясении, горе и гневе, охвативших его при известии о том, что Бертон убил их отца. И о том, как он радовался, узнав, что Фиона выздоровела. Он велел своим людям не спускать с нее глаз и найти Бертона. Но обнаружить его не удалось; эта тварь слишком хорошо спряталась. Только когда Том и Дик поймали О’Нила, проследив за ним от дома Фионы до Ковент-Гардена, выяснилось, что Бертон обитает в потайной комнате на верхнем этаже «Оливера». Но они чуть не опоздали. У парней хватило ума позвонить Чарли по телефону. Тогда он сел в лодку и взял с собой нескольких человек. Когда Том и Дик, понявшие замысел Бертона, примчались на пристань, «Оливер» уже горел. Они побежали к Новой лестнице и спустились на берег как раз вовремя, чтобы помешать Бертону убить ее.
За время его рассказа лодка пересекла Темзу и причалила у зернохранилища Коула. Они высадились и вошли в склад через боковую дверь. Фиона удивилась, очутившись в удобной, хорошо освещенной комнате, посреди которой стоял накрытый стол. Джо осторожно положили на канапе, дали обезболивающее, а затем вызвали врача. Ногу вправили и наложили на нее шину. Лучшего ухода ему не обеспечил бы и личный хирург самой королевы. Потом доктор Уоллес продезинфицировал рану Фионы и зашил ее. Нож Бертона проник не так глубоко, как в прошлый раз, и потеря крови оказалась незначительной.
Пока Джо отдыхал, а Том Смит и все остальные пили и закусывали, Чарли отвел Фиону в другую комнату. Там стоял большой письменный стол, клубные кресла и пара канапе. Они снова обнялись, и Фиона опять заплакала. Она вцепилась в брата, а он гладил ее по голове и утешал. Потом отвел на диван и дал бокал вина.
— Фи, хватит плакать. Пожалуйста. У тебя и так глаза распухли. Я здесь, живой и здоровый, — сказал он.
Фиона кивнула, но плакать не перестала. Только глотала слезы и бормотала:
— Чарли, где ты был? Мы думали, ты умер. Куда ты исчез? Из реки выловили труп. При нем были папины часы. Где ты был все это время? Почему не попытался нас найти?
Чарли одним глотком осушил свой бокал, а потом неохотно рассказал о том, как прожил эти десять лет, начиная с последнего убийства Джека-потрошителя.
Он шел домой из «Таджа», где праздновал очередную победу. Было уже поздно и темно, и он очень удивился, увидев толпу, собравшуюся в Адамс-Корте. Пробившись сквозь скопище людей, Чарли увидел бездыханное тело матери, лежавшее на мостовой, и ее кровь, просочившуюся между булыжниками. Услышал крики Фионы и плач младенца. Он помнил, что обнял мать и пытался не дать констеблям унести ее. А потом убежал. Убежал от этого ужаса. От самого себя. Бежал до тех пор, пока не подкосились ноги. Сердце колотилось, легкие просили пощады. Он оказался в самом сердце Восточного Лондона, у Собачьего острова. Потом пролез под забором, очутился на заброшенной верфи и спрятался в трюме ржавого траулера. Сколько времени он там пробыл, неизвестно. То ли несколько часов, то ли несколько дней. Когда Чарли, замерзший и голодный, вылез наружу, то уже не помнил, где находится и кто он такой. У него что-то случилось с головой. Он не знал, как это называется, пока Денни Куинн не произнес слово «амнезия». Потеря памяти.