— Отлично. Отлично. Сообщи Элджину о моем желании немедленно. — Она встала и начала расхаживать по кабинету. — Сегодня же вечером пошли ему телеграмму. Сегодня же. Кто-нибудь в твоей конторе может это сделать? Я хочу, чтобы он узнал об этом завтра прямо с утра. Все, Тедди, иди. Тебя отвезет мой кучер. Ты успеешь попасть в свою контору еще до суда.
Тедди, изумленный до крайности, пошел к карете. Фиона заставила беднягу поклясться, что он отправит телеграмму, и велела кучеру везти его как можно быстрее.
Вернувшись в кабинет, Фиона снова села в кресло и оцепенела. Она не знала, смеяться ей или плакать. Оказывается, акции Бертона, за которыми она так отчаянно гонялась, все это время лежали в инвестиционном фонде ее мужа. Тридцать процентов от полутора миллионов. Прямо в руках Ника.
Теперь все приобрело смысл. В 94-м Бертон нуждался в деньгах, чтобы финансировать выход на американский рынок. К тому времени он уже получил от «Альбион-банка» триста тысяч фунтов. Его акционеры знали это и, согласно статьям, которые читала Фиона, испытывали большие сомнения.
Чтобы получить дополнительные фонды без ведома своих инвесторов, Бертон предложил самому Элджину, а не банку, купить у него значительную часть его собственного пакета акций. Причем предложил сделать это с приличной скидкой, что было видно из банковских отчетов. Бертон знал, что у Элджина они будут в целости и сохранности. Несомненно, он убедил банкира, что, когда «Чай Бертона» обоснуется в Америке — огромной стране с растущим населением, — стоимость акций увеличится. После этого Бертон использует полученную в Америке прибыль, чтобы выкупить акции по более высокой цене, и Элджин сорвет на этом изрядный куш.
Поскольку сделка была негласной, Элджин не мог использовать для нее деньги «Альбиона». К тому времени «Альбион» тоже стал акционерным обществом, и вкладчики тщательно просматривали его отчеты. Поэтому Элджин использовал собственные средства и положил акции в частный фонд. Фонд Ника. Скорее всего, поручил это своему секретарю или кому-то из старших клерков, пользовавшемуся его доверием. О существовании этого счета должны были знать в банке только два человека. Естественно, Элджин был уверен, что акции там будут в безопасности и ничего объяснять Нику не придется. Он прекрасно знал, что его сын люто ненавидит все, связанное с «Альбионом». Сыну и в голову не придет потребовать эти акции; его интересуют не капиталовложения, а доход, который они приносят. К тому же Ник серьезно болен. Когда он умрет, не имея ни жены, ни наследников, фонд просто вернется в семью.
Похоже, оба считали сделку удачной. Бертон получал ссуду, в которой нуждался, Элджин в конце концов приобретал кругленькую сумму, и все были довольны.
Но существовали два фактора, которых Элджин не учел. Во-первых, если бы экспансия Бертона в Америку потерпела неудачу, чаеторговец не смог бы выкупить свои акции по более высокому курсу. Во-вторых, он не предполагал, что Ник не умрет, женится и оставит жене все свое имущество, в том числе и инвестиционный фонд.
Фиона глубоко вздохнула и встала. Сидеть после такого потрясения было невозможно. Она посмотрела на фотографию Ника, стоявшую на столике для визитных карточек. Если бы только она знала… Но откуда она могла это знать? Ник никогда не говорил ей, что хранилось в его фонде. Он и сам этого не знал. Он не знал даже того, сколько денег лежит у него в бумажнике.
Она взяла фотографию в руки и в первый раз за все время, прошедшее после смерти Ника, почувствовала, что он рядом. Ник по-прежнему защищал ее, по-прежнему присматривал за ней. Его тело умерло, но его дух остался в ее сердце. Он был ее частью и всегда будет ею. В точности так, как сказал Майкл.
В окно снова подул ветер, но на этот раз Фиона не задрожала. Она улыбнулась, представив себе, что это Ник притрагивается рукой к ее щеке. Она прижала фотографию к груди, закрыла глаза и прошептала:
— Спасибо. Спасибо тебе за все. И за этот последний подарок тоже.
— Итак, дорогие мои, я от души поздравляю моего брата Джеймса, — сказал Джо, произнося тост на торжественном завтраке в честь бракосочетания. — А моей невестке Маргарет… — Он сделал паузу, притворился огорченным, а затем закончил: —…приношу искренние соболезнования.
Раздалось шиканье, свистки, а невеста и ее сестры рассмеялись.
— Очень смешно, Джо! — крикнул Джимми с другого конца стола. — Надеюсь, фрукты, которыми ты торгуешь, свежее твоих шуток. Ну что, можно приниматься за еду?
— За Джимми и Мег! — подняв бокал, провозгласил Джо. — Долгой жизни, здоровья, богатства и счастья!
— За Джимми и Мег! — подхватили гости. Зазвенели бокалы, раздались крики «горько». Когда жених начал целовать невесту, все заулюлюкали и подняли страшный шум. Джо обвел взглядом зал, стремясь убедиться, что официанты начали разносить угощение, и тут кто-то потянул его за рукав. Это был его дедушка, сидевший рядом.
— Что это за дрянь? — спросил старик, показывая на бокал. — В жизни не пробовал такого странного лагера!
— Это шампанское. Из Франции.
— Французское пиво? На мой вкус, кислятина. Наш «Фуллер» не в пример лучше.
Джо остановил официанта и попросил его принести дедушке с кухни пинту горького. Второму он велел открыть еще несколько бутылок шампанского и разлить его; гости уже осушили бокалы и требовали добавки. Третьего Джо послал за хлебом и наконец сел. Впервые за утро.
Бристоу устроил свадьбу брата у себя в Гринвиче и хотел, чтобы все прошло идеально. Это был его подарок новобрачным. Он обожал свою новую невестку, дочь небогатого разносчика из Уайтчепла, и хотел, чтобы этот день запомнился ей на всю жизнь. Официанты и флорист прибыли на рассвете, чтобы оформить танцевальный зал его георгианского особняка, но когда стало ясно, что день будет погожим, Джо передумал и велел накрыть стол под открытым небом. В танцевальном зале неплохо, но на природе не в пример лучше.