— Дай сюда! — Она выхватила карточку.
— Что там, детка? Что там написано? — с жадным любопытством спросила Мэри.
Девушка прочитала вслух:
...«Дорогой мистер Финнеган!
С вашего согласия я хотел бы в субботу вечером пригласить вашу племянницу на ужин в „Дельмонико“. Я заеду за ней в семь вечера. Столик заказан на восемь. Доставлю ее домой к полуночи. Пожалуйста, попросите свою племянницу принять эти розы как небольшой знак моего восхищения. Жду вашего ответа.
С уважением, Уильям Робертсон Макклейн».
Она прижала карточку к груди.
— Ох, Фиона, как интересно! — ахнула Мэри. — Надо же, сам Уильям Макклейн, ни больше ни меньше!
Он хотел видеть ее! А она хотела видеть его. Это значило, что он думал о ней.
Пошёл в цветочный магазин, выбрал алые розы — правда, слишком много — и прислал ей, потому что помнил, что она их любит… Счастье Фионы не имело границ. Как приятно, что кто-то — да нет, мужчина — хотел доставить ей удовольствие.
— «Дельмонико» — шикарное место, да, Мэри? — Глаза Фионы сияли. — Что я надену?
— Нужно будет пройтись по магазинам. Как-нибудь во второй половине дня, когда в бакалее затишье, ты потихоньку улизнешь, я поручу Нелл Алеку, мы отправимся на Шестую авеню и купим тебе платье.
Майкл грозно посмотрел на Мэри; было видно, что ее энтузиазм ему не по душе.
— И что такого в этом Макклейне? — проворчал он. — Видел я его. Ничего особенного. Не той веры. И не той партии. Республиканец, — добавил он так мрачно, словно Уилл был серийным убийцей. — Кроме того, я еще ничего не решил.
— Только попробуй сказать «нет»! — предупредила его Фиона.
— Как я могу сказать «да»? Я не подхожу на роль дуэньи для человека на десять лет старше себя.
— Дуэньи? Майкл, я не нуждаюсь в дуэнье. Мне восемнадцать лет!
— А ему сорок с лишним, и он чертовски богат! Не будет моя племянница ночью ходить по городу под ручку с этим…
— Что происходит? — удивленно спросил Ник, с трудом выбравшийся из спальни и завязывавший пояс своего шелкового халата. — Я слышал голоса. Думал, мне приснилось. — При виде моря цветов он захлопал глазами и встревожился. — Откуда это? Кто-то умер? — Потом прижал руку к сердцу и начал считать пульс. — Боже всемогущий! Надеюсь, это был не я!
— Черт бы тебя побрал, Бакстер, зараза! — пробормотал Джо. Он натянул на голову одеяло и поглубже зарылся в сено. Стук продолжился, вырвав его из сна и заставив очнуться. Юноша громко застонал. Он не хотел просыпаться. Пробуждение означало возврат демонов, которых уничтожал сон. Он пытался не слышать шума, пытался заставить себя уснуть снова, но стук был слишком настойчивым. — Бакстер! — крикнул он. — Уймись!
Стук прекратился. Джо прислушался, надеясь, что это конец, но застучали снова, на сей раз еще громче. Он понял, что лошадь тут ни при чем. Бакстер бил копытом, когда чего-то хотел. А это был именно стук, громкий и настойчивый.
— Джо! Джо Бристоу!
Это явно не Бакстер.
— Джо! Ты здесь? Открой дверь! Сейчас же!
Джо сел. Он знал этот голос. Лучше, чем свой собственный. Он встал, быстро оделся, спустился с сеновала, застегивая на ходу рубашку, отпер замок и распахнул дверь.
— Мама…
— Ах, так ты меня еще помнишь? — саркастически осведомилась Роза Бристоу. От долгого стука она раскраснелась, соломенная шляпка сбилась набок. В руке у нее была большая тяжелая корзина.
— Как ты узнала, что я здесь?
— Сын Мег Берн сказал мне, что видел тебя. — В глазах матери горел гнев. — Сказал, что помог тебе найти работу. А еще сказал, что ты ушел из дома. Что Милли потеряла ребенка. Что ты разводишься. Ерунда, конечно, но я предпочла бы узнать это от тебя самого. Проклятье, парень, я чуть с ума не сошла! Не знала, что с тобой. И не узнала бы до сих пор, если бы не Мэтт. Я не могла смотреть ему в глаза. Мыслимое ли дело — не знать, что случилось с собственным сыном!
— Прости, мам. Я не хотел тебя волновать.
— Не хотел волновать? А что еще мне оставалось? На глаза не показывался, вестей не подавал… Я даже не знала, где ты.
Джо уставился в пол. К списку людей, которым он причинил боль, нужно было добавить мать. Этот список становился длиннее с каждым днем.
Тирада Розы продолжалась еще несколько минут, но потом лицо матери смягчилось.
— Ладно, не бери в голову, — крепко обняв сына, сказала она. — Спасибо и на том, что я тебя нашла. И, судя по твоему виду, как раз вовремя. — Она отпустила его. — Что тебя напугало? От кого ты прячешься? Тебе нужно жить дома, со своими, а не на конюшне, как какому-нибудь мулу. Так что, впустишь ты меня или нет?
— Ага, конечно… Входи, мам. Правда, тут у меня не очень… Сейчас я принесу что-нибудь и посажу тебя.
Мать протиснулась внутрь и села на принесенную Джо хлипкую белую табуретку. Сам Джо сел на третью ступеньку деревянной лестницы.
— А где ты спишь? — спросила она, обведя взглядом конюшню.
— На сеновале.
— Что ешь? Тощий как соломина. На тебе одежда висит.
— Тут неподалеку есть закусочная.
— Ох, милый, это ужасно. Что ты здесь делаешь? Что случилось?
Джо рассказал ей все. Начиная с первой брачной ночи и кончая судьбой Фионы и выкидышем Милли.
Когда он закончил, Роза вздохнула. Ее лицо было сердитым, усталым и грустным одновременно.
— Да уж, наделал ты дел…
Джо понуро кивнул.
— Пошли домой, — сказала она. — В такое время нужно быть рядом с родными.
— Не могу, мам. После всего, что я сделал, мне хочется быть одному. Я не могу жить с людьми. Причиняю вред всем, к кому прикасаюсь. Испортил жизнь Фионе. И Милли тоже. Убил собственного ребенка… — Он закрыл лицо руками, пытаясь сдержать слезы. Джо одолевало чувство вины — огромной вины — и глубокая печаль.